— Ничего, сейчас пройдет. У меня, наверно, был легкий солнечный удар!
Солнечный! Уж если что и ударило его, так это мрак! Голос Аннет, сдержанный голос француженки, сказал:
— Сядьте, у вас скорей пройдет.
Ее рука нажала на его плечо, и Сомс опустился в кресло. Когда ощущение мрака прошло и он открыл глаза, он увидел, что она смотрит на него. Какое непостижимое и странное выражение для двадцатилетней девушки!
— Вам лучше теперь?
— Все прошло, — сказал Сомс.
Инстинкт подсказывал ему, что, обнаруживая перед ней слабость, он не выигрывает: возраст и без того достаточное препятствие. Сила воли — вот что возвысит его в глазах Аннет. Все эти последние месяцы он отступал из-за нерешительности, больше он уже не будет отступать... Он встал и сказал:
— Я напишу вашей матушке. Я уезжаю в свой загородный дом на довольно продолжительное время. Я бы хотел, чтобы вы обе приехали погостить ко мне. Сейчас там самое лучшее время. Вы приедете, не правда ли?
— Мы будем очень рады.
Такое изящное грассирование этого "р", но ни малейшего энтузиазма. И с некотором огорчением он прибавил:
— Вы тоже страдаете от жары, Аннет? Вам будет очень полезно побыть на реке. До свидания.
Аннет наклонилась вперед. В этом движении промелькнуло что-то вроде раскаяния.
— А вы в состоянии идти? Может быть, вы выпьете кофе?
— Нет, — твердо сказал Сомс. — Дайте мне вашу руку.
Она протянула ему руку, и Сомс поднес ее к губам. Когда он поднял глаза, то опять увидел то же странное выражение в ее лице. «Непонятно, думал он, выходя от нее, — но не надо думать, не надо мучиться».
Но он все же мучился, идя по направлению к Пэл-Мэл. Англичанин, чужой для нее религии, человек в летах, в прошлом семейная трагедия — что он может дать ей? Только богатство, положение в обществе, обеспеченную жизнь, успех! Это много, но достаточно ли это для красивой двадцатилетней девушки? Он так мало знает Аннет. Кроме того, у него был какой-то необъяснимый страх перед этим французским характером ее матери, да и ее самой. Они так хорошо знают, чего хотят. Это почти Форсайты! Они никогда не погонятся за тенью, не упустят реальной возможности!
Невероятное усилие, которое ему пришлось сделать над собой для того, чтобы, придя в клуб, написать коротенькую записку мадам Ламот, лишний раз показало ему, что он окончательно выдохся.
"Сударыня (писал он).
Из прилагаемой газетной вырезки Вы увидите, что я сегодня получил развод. Но по английским законам я не имею права вторично вступить в брак, пока, по истечении шести месяцев, развод не будет утвержден. В настоящее время я прошу Вас считать меня официальным претендентом на руку Вашей дочери. Я напишу Вам снова через несколько дней и попрошу Вас обеих приехать погостить в мой загородный дом.
Преданный Вам Сомс Форсайт".
Запечатав и отослав письмо, он прошел в столовую. Двух-трех ложек супа было достаточно для того, чтобы убедиться, что он не может есть; он послал за кэбом, отправился на Пэддингтонский вокзал и там сел на первый отходящий в Рэдинг поезд. Он приехал к себе, когда солнце только что зашло, и вышел на лужайку. Воздух был насыщен ароматом махровой гвоздики, росшей на грядках. Мягкой прохладой тянуло с реки.
Отдыха, покоя! Дайте отдохнуть бедняге! Пусть перестанут тревога, стыд и злоба метаться, подобно зловещим ночным птицам, в его сознании. Как голуби, прикорнувшие в полусне в своей голубятне, как пушистые звери в лесах на том берегу, и бедный люд в мирных хижинах, и деревья, и эта белеющая в сумерках река, и темное васильково-синее небо, на котором уже загораются звезды, — пусть он отрешится от себя и отдохнет!
Свадьба Сомса с Аннет состоялась в Париже в последний день января 1901 года, и так конфиденциально, что даже Эмили сообщили только после того, как это уже произошло. На следующий день после свадьбы он привез ее в Лондон, в один из тех скромных отелей, где за большие деньги получаешь меньше, чем где бы то ни было в другом месте. Ее красота, оправленная в лучшие парижские туалеты, доставляла ему больше удовлетворения, чем если бы он приобрел какой-нибудь редкий фарфор или драгоценную картину. Он предвкушал момент, когда покажет ее на ПаркЛейн, на Грин-стрит и у Тимоти.
Если бы кто-нибудь в то время спросил его: «Скажите откровенно, вы действительно влюблены в эту девушку?» — он ответил бы: «Влюблен? Что такое любовь? Если вы хотите сказать, чувствую ли я к ней то, что я когдато чувствовал к Ирэн, когда я впервые встретил ее и она отвергла меня, и я вздыхал, и изнывал, и не знал ни минуты покоя, пока она не согласилась, — нет! Если вы хотите сказать, любуюсь ли я ее молодостью и красотой и испытываю ли некоторое волнение чувств, когда я смотрю на нее, да! Думаю ли я, что она оправдает мои надежды, будет мне достойной женой и хорошей матерью моим детям, я опять скажу — да! А что же мне еще нужной И что другое получают От мужчин три четверти женщин, выходя замуж?» И если бы собеседник продолжал допытываться: «А как вы думаете, честно ли было соблазнить эту девушку отдаться вам на всю жизнь, если вы на самом деле не затронули ее сердца?» — он ответил бы: «Француженки иначе смотрят на эти вещи. Для них брак — это возможность устроиться, завести детей, и я по собственному опыту скажу: я совсем не уверен, что эта точка зрения не есть самая разумная. На этот раз я не жду больше того, что я могу получить, ни того, что она может дать. Я не удивлюсь, если через несколько лет у меня будут какие-нибудь неприятности с ней; но я к тому времени буду уже стар, у меня будут дети. Я просто закрою глаза на это. Я уже испытал большое чувство, ей, может быть, еще предстоит испытать его, и вряд ли это чувство будет ко мне. Я даю ей многое, а взамен жду совсем немного — только детей или хотя бы одного сына. Но в одном я совершенно уверен — это в том, что она обладает большим здравым смыслом».