— Ну что ж, — сказал он спокойно, — вы молоды, у вас все впереди.
Аннет покачала головой.
— Мне иногда кажется, что у меня впереди нет ничего, кроме тяжелой работы. Я не так влюблена в работу, как мама.
— Ваша матушка — чудо, — сказал Сомс чуть-чуть насмешливо. — В ее доме нет места неудаче.
Аннет вздохнула.
— Как, должно быть, чудесно быть богатым.
— О! Вы когда-нибудь будете богатой, — сказал Сомс все тем же слегка насмешливым тоном, — не беспокойтесь!
Аннет передернула плечиками.
— Мсье очень добр, — и, надув губки, она сунула в рот шоколадку.
«Да, дорогая моя, — подумал Сомс, — очень хорошенькие губки, ничего не скажешь».
Мадам Ламот, явившись с кофе и ликером, положила конец этому диалогу. Сомс посидел недолго.
Идя по улицам Сохо, который всегда вызывал у него чувство, что здесь незаконно присвоено чужое добро, он предавался размышлениям. Если бы только Ирэн подарила ему сына, он бы теперь не гонялся за женщинами! Эта мысль выскочила из самого сокровенного тайника, из самых недр его сознания. Сына — то, на что можно было бы возложить надежды, ради чего стоило бы жить в старости, кому можно было бы передать себя, кто был бы продолжением его самого. «Если бы у меня был сын, — думал он с горечью, — законный сын, я мог бы примириться с той жизнью, какую я вел до сих пор. В конце концов все женщины одинаковы, что одна, что другая». Но, пройдя несколько шагов, он покачал головой. Нет! Совсем не одно и то же, что одна, что другая. Сколько раз он пытался убедить себя в этом в прежние дни своей неудачной семейной жизни, и всегда тщетно. Тщетно и теперь. Он старается внушить себе, что Аннет — все равно что та, другая, но нет, это не так, у нее нет очарования той прежней страсти. «И ведь Ирэн моя жена, — думал он, — моя законная жена. Я ничего не делал, чтобы оттолкнуть ее от себя. Почему бы ей не вернуться ко мне? Это было бы справедливо и законно. И без всякого скандала и хлопот. Ей это неприятно. Но почему? Я ведь не прокаженный, и она... она уже больше ни в кого не влюблена!» Зачем ему нужно прибегать ко всяким уловкам, подвергать себя гнусным унижениям и неизвестным последствиям бракоразводного процесса, когда вот она, будто пустой дом, словно только и дожидается, чтобы он снова завладел ею и вступил в свои законные права. Такому замкнутому человеку, как Сомс, представлялось необычайно соблазнительным спокойно вступить во владение своей собственностью, избежав всякой шумихи. «Нет, — думал он, — я хорошо сделал, что повидал эту девушку. Я знаю теперь, чего я хочу сильнее. Если только Ирэн вернется ко мне, я буду так нетребователен и предупредителен, как только она могла бы желать; пусть живет собственной жизнью; но может быть... может быть, она стала бы относиться ко мне хорошо». Клубок сдавил ему горло. Упорный и мрачный, шагая вдоль ограды Грин-парка, он направлялся к дому отца, стараясь наступать на свою тень, бежавшую перед ним в ярком лунном свете.
Джолли Форсайт как-то в ноябрьский день шел не торопясь по Хай-стрит в Оксфорде; навстречу ему, также не торопясь, шел Вэл Дарти. Джолли только что снял свой фланелевый гребной костюм и направлялся в «Сковородку» — клуб, членом которого его недавно выбрали. Вэл только что снял свой верховой костюм и направлялся прямо в пекло — к букмекеру на Корнмаркет-стрит.
— Алло! — сказал Джолли.
— Алло! — ответил Вэл.
Кузены виделись всего два раза: Джолли, второкурсник, пригласил как-то новичка к завтраку; а еще они встретились случайно накануне вечером в несколько экзотической обстановке.
На Корнмаркет-стрит, над мастерской портного, обитало одно из тех привилегированных юных созданий, именуемых несовершеннолетними, коим досталось недурное наследство, чьи родители умерли, опекуны далеко, а инстинкты порочны. Девятнадцати лет сей юноша вступил на стезю, привлекательную и непостижимую для простых смертных, для которых и один проигрыш достаточно памятное событие. Уже прославившись тем, что он был единственным в Оксфорде обладателем рулетки, он проматывал свои будущие доходы с умопомрачительной быстротой. Он перекрутил Крума, хотя, будучи натурой сангвинической и субъектом весьма упитанным, не обладал пленительной томностью последнего. Для Вэла получить доступ к рулеточному столу было своего рода крещением, а возвращаться в колледж позже установленного часа через окно с подпиленной решеткой — уже в своем роде посвящением в рыцари. И вот в одну из этих божественных минут, накануне вечером, подняв однажды взгляд от обольстительного зеленого сукна, он увидел сквозь клубы дыма своего кузена, стоявшего напротив. «Rouge gagne, impair, et manque!» <"Красное выигрывает, нечет и первая половина!" (франц.) — возглас крупье.> Больше он его уже не видел...
— Пойдемте в «Сковородку», выпьем чаю, — сказал Джолли, и они направились в клуб.
Постороннему наблюдателю, увидевшему их вместе, удалось бы, вероятно, заметить неуловимое сходство между этими троюродными братьями третьего поколения Форсайтов: тот же склад лица, хотя серые глаза Джолли были более темного цвета, а волосы светлее и волнистее.
— Чаю и булочек с маслом, пожалуйста, — заказал Джолли.
— Попробуйте мои папиросы, — сказал Вал. — Я видел вас вчера вечером. Как дела?
— Я не играл.
— А я выиграл пятнадцать фунтов.
Хотя Джолли и очень хотелось повторить шутливое замечание об азартной игре, которое как-то обронил отец: «Когда тебя обставят — жалко себя, когда сам обставишь — жалко других», — он ограничился тем, что сказал: